Коротко о главном: умирать стремно

Мне кажется, умирать стремно. Это как если бы все твои родные, друзья и знакомые вдруг собрались и уехали, а ты остался. Я говорю остался, потому что они будут расти дальше, куда-то двигаться, они где-то там, а ты - где-то тут. Хотя, с другой стороны, это они где-то тут, а ты где-то там. Или как если бы твой лучший друг позвал на свой день рождения всех, кроме тебя, а вы знакомы с дет. сада. Или как если бы концерт в следующий раз. Вместо тебя кто-то другой делает твои дела, вместо тебя косячит, звонит твоим друзьям, которых кто-то другой будет любить, а ты уже не будешь. Стремно. Иногда запах твоих духов или шампуня пролетит в воздухе, они вспомнят о тебе, а потом жизнь, которую надо жить. Слава Богу, таких хвостов за тобой уже нет. Зато водители маршруток больше никогда не смогут тебя динамить, а меня, например, динамят постоянно. Но даже с этим несомненно весомым бонусом умирать все равно стремно. Умирание это кидалово, бессмысленное и беспощадное, оставляющее дыры, которые даже заткнуть до конца невозможно. Умирать стремно, как не помочь другу пройти школу со зверской системой, как сланцы на носки, как забытая пауза, как растопленное мороженое, как молоко с селедкой, да как что угодно. Стремно

...

Слепящее солнце в глаза, вокруг на сотни метров сплошь полевые цветы, горы заслоняют горизонт, а где-то далеко-далеко шумит вода. Пока что очень тихо, почти так же тихо, как шаги по мягкому травяному ковру. От росы промокли ноги, ботинки в руках. Шум все громче, уже ясно слышны смелые нотки горного ручья, который скоро возникает,будто из ниоткуда. И такая пустота вокруг, такое совершенное одиночество, что не хочется даже думать. Из-под закрытых век видно небо, расчерченное легкими облаками, ярко-оранжевое небо, влюбленное в солнце, и все вокруг влюблено в него: и ручей, и цветы, словно дети тянущие к нему руки, и редко пролетающие птицы. Хорошо быть птицей: свобода улететь куда-угодно, в любой краешек земли. Спиной чувствуешь подмятую траву, чуть еще влажную, и теплую землю. И кажется, что вот так могло бы быть целую вечность, самую настоящую долгую вечность, птицы бы вдруг спорили с ручьем, а он бы, чуть разозлившись, побежал бы еще быстрее, словно пытаясь угнаться за ними, за птицами, и, примирившись, они какое-то время путешествуют вместе, и поют свои песни солнцу и славному небу. Но вдруг что-то меняется, какая-то неуловимая тень. Убежище, небольшой навес, листва склоняется пред могучей чернотой. Птицы уже не пролетают вовсе, ручеек как-то присмирел. Он напуган. И вот небо уже не ярко-оранжевое, а почти что безупречно черное, даже солнце сидит тихо и не выглядывает. И вот теперь будто целый океан встал стеной, шум воды вокруг, воздух прозрачно-чистый, до невозможности. Яркий свет пронзает небо, а закрытыми глазами видно только резкую вспышку, мгновенную. Теперь, кажется, так и будет целую вечность, одиноко и пусто, мир вокруг будто захватила чернота туч, а молния - просвет, который хотя и кажется озлобленным на весь мир, но вдруг она - единственный поборник света сейчас? Вдруг она придает смелости солнцу, которое теперь тоже борется, и хотя не скоро, но пробивается. Сквозь листву - яркий золотисто-серый свет, мягкий, но вместе с тем сильный, защищающий, такой бывает только после грозы, он смешивается с зеленью листвы и синью воды, он неоднозначный, но дающий надежду. Ради такого света можно жить, пусть даже сам океан поднимется вертикально и обрушит на тебя всю свою мощь, и каждый раз, когда свет побеждает, в душу само собой закрадывается понимание: любая гроза - временна...как, впрочем, и все остальное...